Информация: Культура, искусство и религия

Много НЕЖНОСТИ при нашей БЕДНОСТИ


Порядочные люди не заглядывают в спальню и не лезут в личную жизнь. Это аксиома. А что же делать, если, придя в зрительный зал на спектакль "Прости мой грех" по пьесе Бернарда Слейда, вы попадаете в этот самый интимный уголок интенсивно-розового цвета? Сидите, граждане, и не тревожьте вашу хорошо воспитанную совесть. Так задумано свыше.

Зрители с более-менее долгой (три-четыре года) театральной памятью извлекут из ее недр попытку поставить "Мой грех" на сцене зала "Каприччио". Начинал ее молодой режиссер Денис Кожевников, закончил тогдашний худрук Чехов-центра Павел Цепенюк, однако по каким-то причинам спектакль до больших показов не добрался. Но заинтриговать успел. Еще бы - сюжет прелюбопытный, к тому же налагающий обширную ответственность на господ актеров. Их на сцене мало, всего два, и задача у них одна, но трудная - хорошо перевести талантливое сочинение на язык театра, потому что больше это сделать некому. Иначе говоря, роман мужчины и женщины, где всякий третий - лишний, посредники не нужны. В лучшем случае вокруг куча народа виртуального происхождения в воспоминаниях героев присутствует и живет полной жизнью. Но это только плюс - как говорится, хорошо любить тещу издалека…

"У старых грехов длинные тени", - говаривала незабвенная мисс Марпл. Тени этой версии пьесы Б.Слейда, правда, под названием "Мой грех", тянутся аж из Приморского драматического театра имени М.Горького. Его поставил именитый актер Примдрамы, народный артист России Анатолий Бугреев. Этот "…Грех" одиннадцать сезонов был конкретно на совести Андрея Бажина, в течение четверти века входившего в актерскую элиту означенного театра. Главный режиссер Чехов-центра Андрей Бажин сдержал высказанное однажды обещание при случае выйти на сцену. Так вот и выпал случай - продемонстрировать актерские способности в спектакле в партитуре Анатолия Бугреева. Партнершей многоопытного Бажина стала молодая актриса Чехов-центра Виктория Дроняева.

…Они встречаются раз в год, но - двадцать четыре года подряд, демонстрируя редкостное постоянство в искусстве измены дому и семье. Впрочем, с течением времени душу зрящего начинают тешить сомнения: да кто кому изменяет-то, кто вообще, как говорится, потерпевший? Потому как по воле драматурга за четверть века адюльтер, банально начавшийся по молодости-беспечности, перерос в могучий человеческий фактор, наполнивший смыслом все существование парочки - Джорджа и Дорис. Он джентльмен, зануда и неврастеник, что-то из себя строит, пытаясь выглядеть как можно лучше. Она простушка, не читавшая Сэлинджера, что, конечно, непростительный грех в глазах сноба Джорджа, мила, непосредственна - этакий полевой цветочек.

Здесь осязаемо видно, как, стиснутое рамками сюжета, талантливо проживается время - не прибегая к внешним изменениям, седины и морщины здесь - не главное. Время идет и ни для кого не проходит даром. Только Джордж и Дорис как будто бегут параллельно по разным лестницам. Она - вверх, он - вниз. Она взрослеет, он стареет. Она получила-таки недостающее образование, научилась быть элегантной, обзавелась собственным бизнесом и стальными интонациями в голосе. Он в тревогах мирской суеты лишился первоначального лоска, "завел" усики и подрастерял уверенность в себе. Местами прямо-таки ничтожен - как будто вся его жизненная энергия перетекла к Дорис. И при всей ширящейся между ними пропасти они не могут отказать себе в роскоши ежегодного рандеву. С умилением рассматривают фотографии своих имеющихся и появившихся (все-таки год не виделись!) детей, взахлеб рассказывают плохие и хорошие истории о второй половине, обмениваются подарками для них… И в этом бесконечно симпатичны и понятны, вызывая улыбку и трогая до слез. Потому что лестницы судьбы меняют направление - у Дорис максимализм с летами переплавляется в спокойную мудрость, а Джордж ухитряется сохранить до седых волос притягательную наивность невыросшего мальчика.

В антракте зрители, задетые за живое, активно обсуждают: бывает или не бывает такое? - тут же приценивая слейдовский сюжет к нашему, российскому размеру. И все же сходятся единогласно: в жизни и не такое бывает. Поэтому, наверно, "...Грех" лишен особых примет - и применим к любой стране и любому времени, где находят друг друга мужчина и женщина. Это тот праздник ожидания праздника, та самая ложка меда, чей вкус способен расцвечивать нормальное течение буден, о которых на смертном одре вспомнить нечего, и возвышать до ощущений настоящей жизни. И кто знает, уцелел бы он, пойди влюбленные по накатанной до зубной боли схеме - встреча, брак, дети… Ведь и Новый год не каждый день.

При привычном многолюдье на сцене камерный спектакль воистину пасхальный подарок актерам. В их интерпретации он оказался удивительно богат на эмоциональные впечатления - в нем есть пафос, поэзия, есть страсть и сострадание и нет ни примеси фальши. Андрей Бажин и Виктория Дроняева разыгрывают на двоих историю потрясающей нежности и подлинности чувств. Чувств, которым всегда есть место в жизни, но проявить их в холодных отечественных широтах сродни подвигу. Конечно, дистанции огромного размера отделяют нас от эпохального советского умонастроения: "В СССР секса нет", но планка допускаемой актерами откровенности пока что на этой сцене в диковину. Они не ерничают, не прячутся за бодрячество и фарс, но разрешают себе "быть живым, живым и только, живым, и только до конца…", говоря словами поэта. Такое бывает где-нибудь в поезде очень дальнего следования - когда накатывает синдром случайного попутчика, которого никогда не увидишь, а потому не будет неловко за внезапную распахнутость сердца, когда каются в мелких грехах и крупных преступлениях, испытывая искреннее облегчение… Вольно же зрителю примерять этот театральный "костюмчик" на свою плотно застегнутую душу.

При этом действующие лица, держащие на своих плечах махину спектакля, деликатно обходятся без того, чтобы мусолить и склонять эту вечную категорию. Любовь как-то прорастает тихо и незаметно между строк, без трескучих деклараций. Вот только здесь в свидетели берут не стук колес, а целый зрительный зал. Говорится одному (одной), а внимают сотни душ. В сущности, это сказка, но какая чарующая! О том, что могло бы быть, если бы люди слушались голоса сердца, о том, что, пройдя через невыносимые потери, никогда не поздно быть счастливыми - умей только любовью дорожить. В общем, про небо в алмазах и прочих завлекательных штучках, которые зависят от вас самих.

Андрея Бажина режиссер-постановщик Анатолий Бугреев охарактеризовал немногословно, но как! "Яркая, самостоятельная краска" в палитре Приморской драмы. Теперь и сахалинской драме "свезло так свезло". И еще крестный отец "...Греха" горд тем обстоятельством, что именно в этом спектакле состоялась как актриса исполнительница роли Дорис в том же театре. Вероятно, со временем мы будем иметь основания говорить то же и в адрес Виктории Дроняевой, для которой эта работа, безусловно, примечательна.

Опыта камерных спектаклей нам занимать - хоть у приморцев, хоть у кого другого. На фоне многократных комедий, осадивших наш театр, этот диалог о любви кажется залетной птицей-чужестранкой. Но в нем все кстати сошлось - и завидное актерское богатство, и стильная режиссура, и замечательный музыкальный контекст: "...Грех" идет под переливы прелестного романса Анатолия Бугреева и Вадима Либерского, программного, можно сказать. Что-то вроде (за точность не ручаюсь): "Я хотел быть листопадом, /Что по осени идет. /Я бы к ножкам твоим падал, /Но не чаще раза в год…" С этакой песней да по жизни. А что? Все равно лучше и правдивее не скажешь.

Ирина СИДОРОВА, Фото Виктора ТИТОВА, Газета «Южно-Сахалинск сегодня».

5 мая 2005г.


Вернуться назад