Информация: Культура, искусство и религия

В двух шагах от «Свадьбы с приданым»


На нее Чехов-центр уже зазывает зрителей афишей  – с завлекательной ремаркой «перевод с советского», который сделал Вадим Жук, с хореографией балетмейстера Хабаровского театра музыкальной комедии Ольги Козорез, с декорациями московского художника Владимира Колтунова. Автором премьеры «назначен» известный российский режиссер Владимир Оренов. С него и спрос.

– Волнуетесь?

– Обязательно. Только ремесленники и люди с холодным носом не мандражируют, а мы трусим отчаянно.

– А как же опыт? Он не спасает от мандража?

– Очень надеюсь, что опыт, сын ошибок трудных, пока не мешает волноваться.

Три в одном

– Фаина Раневская говорила: «Я со многими театрами имела отношения, но ни с кем не получила удовольствия». А вы?

– А я – со всеми. Бывают театры плохие, бывают сложные, но я не встретил театров, где бы не было двух-трех очень талантливых, блестящих актеров. Это – Россия. Станиславский говорил: «Русские, грузины, поляки, евреи, итальянцы – целиком актеры». Другое дело, что были встречи, подобные легкому романтическому свиданию, а некоторые театры влюблялись всерьез и надолго, и эта любовь взаимна. В одном я застрял на несколько лет – в новосибирском «Старом доме»... Одну треть жизни я пишу статьи, вторую треть снимаю фильмы о театре (на протяжении 9 лет для канала «Россия», сейчас для канала «Культура»), а когда устаю от монтажа, камеры и ветра на улице,  уезжаю ставить спектакли. Как у Маяковского: «В деревнях крестьяне, каждый хитр, попашет землю, попишет стихи...». Так распределилась жизнь.

КолебаниЯ воздуха

– У нас часто актеры становятся режиссерами. И почти никогда наоборот. Почему?

– Это слишком разные профессии. И потом, я хороших примеров почти не знаю. Может быть, во Франции замечательный актер Марсель Марешаль, который стал чудным режиссером... Каждый должен заниматься своим делом. Но, с другой стороны, проблема в том, что диплом режиссера ни о чем не говорит. Станиславский его не имел, Мейерхольд, Немирович-Данченко... Марк Захаров имеет актерское образование. Я для себя дал определение таланта: «Талант – это личность плюс чувство композиции», а вот с режиссурой пока еще не определился. Замечательно выразился один крупный режиссер: «Наше дело – колебание воздуха». Тогда я – автор «колебания воздуха». Глубже еще не сказал никто. Профессия появилась в конце XIX века и в начале XXI уходит. Недаром сегодня в половине театров России нет главных режиссеров.

Пирожки

«ухо-горло-нос»

– Ташкент вашего детства был «хлебным городом» в части театральной?

– Он был потрясающим – примерно до моего пятого класса. Помню, пошел с дядей и тетей в драматический театр, играли «Гамлета». Гамлет – Владимир Рецептер, Полоний – Леонид Броневой, в спектакле были заняты Игорь Ледогоров, Лионелла Пырьева-Скирда и др. Я любил театр, много публиковался в местной прессе, играл в футбольной команде «Пахтакор». И вот вырос, пришло время определяться с профессией. Я хотел заниматься историей, журналистикой, искусством. Но на исторический принимали только местные национальные кадры, и я решил поступать в Ташкентский театрально-художественный институт на театроведческий факультет. Его в конце 1940-х основали именитые московские профессора, высланные из Москвы на волне борьбы с космополитизмом. Мои родные меня не одобрили и даже выгнали из дома. Жил на вокзале, питался пирожками «ухо-горло-нос» (так в Ташкенте называли пирожки с требухой) и сдавал экзамены. Пирожки мне приносили уборщица и милиционер, с которыми я и отпраздновал мое поступление. А потом дядя и тетя смирились с моим выбором.

– Оказалось, что вы выбрали правильную дорогу?

– Хотя бы потому, что она спасла мне жизнь. Моя футбольная команда погибла в авиакатастрофе. Но это было уже несколько позже.

Высокая болезнь

– Почему кафедра в Российском гуманитарном университете, которой вы руководите и которой нет аналогов в мире, именуется так – кафедра творчества?

– Дело в том, что везде преподают теоретики искусства. А у нас на занятиях происходит введение в профессию – режиссера, писателя, композитора. Наши педагоги не читают лекции, а рассказывают – как сочинять, придумывать, воплощать в жизнь. Иногда показывают с кистью в руках или сидя за фортепиано. Так делал Бенвенуто Челлини: он работал, а ученики сидели рядом и наблюдали.

– По-вашему, творчеству можно научить.

– Можно. Именно не таланту, а творчеству. Это, в сущности, подобно болезни: ею надо заразить. Я не имею режиссерского образования, хотя у меня несколько неплохих спектаклей. Я его получил, потому что много лет сидел на репетициях великого Эфроса и других достойных людей. Это и есть школа.

Сбор блатных

и шайка нищих

– Говорят, чтобы попасть на ваш курс, абитуриенту было вовсе недостаточно хорошо прочитать басню Крылова...

– Когда в Новосибирске создавался театральный институт, мне предложили набрать курс. И мне было совершенно неинтересно слушать, что и как они читают. Меня интересовали три технические вещи: у человека должны быть абсолютный слух, пластичность и умение играть как минимум на двух музыкальных инструментах. И две творческие вещи: способность к игре и способность к импровизации. Я давал задания: «Ты – игла. Представь жизнь иглы». Девушку, которая на мою просьбу сделать что-нибудь неожиданное, подошла к столу и вылила графин воды себе на голову, я принял в ту же минуту. Мне важны неординарные личности.

– И как теперь девушка с графином себя чувствует?

– Она замечательная. В дипломном спектакле играет Турандот. Другой – клоун высокого полета, его приглашают в канадский цирк «Дю Солейль», третья до театрального успела получить диплом иняза, четвертая пришла, будучи кандидатом экономических наук. Но главное, что они еще учатся (курс выпускается в июне), а их уже разобрали. Это очень отличает от других курсов, которым трудно распределиться. Меня ругали еще вот за что. Я ненавижу слово «дисциплина». Всех студентов муштровали, они были накрахмалены и единообразны, а у меня были бандиты, которых я строго-настрого приказал педагогам не наказывать. Не пришел на занятие, опоздал – его дело, сами – авторы своей судьбы. Их называли гопниками, сбором блатных и шайкой нищих. А как их ненавидели кастелянши, завхозы!.. Я терпел.

– Это тактика?

– Это моя принципиальная позиция. Потому что я видел многих выпускников, которые приходили свободными людьми, а выходили нагруженными всякими правилами и уже неталантливыми. Мои были невоспитанными, но так как мы работаем серьезно и сейчас репетируем в режиме с 9.00 до 24.00, то к третьему курсу выяснилось, что у моего курса больше самостоятельных работ, чем у всех остальных, вместе взятых. Дело в том, что во всех театральных вузах принимают по принципу типажей. А у меня другая точка зрения: актер – человек невстречаемый, ни на кого не похожий, чудо-юдо. Такими были великие Мартинсон, Гарин, Ильинский. И я набрал таких – они абсолютно индивидуальны. И сейчас это самые взрослые студенты в институте. А другие курсы – либо провинциальные, либо несвободные.

Легко ли быть молодым?

– В понятие «провинциальный» вы вносите оттенок негативный?

– Конечно. Провинциальность – это неготовность к самоотдаче, неготовность играть каждый раз как в последний, мыслить свежо... Это не связано с географией. Как куратор по линии Всесоюзного театрального общества, я очень хорошо знал Сахалин 70-х, видел театры Анатолия Иванова, Андрея Губера, Ларисы Торженсмех. И называть их провинциальными было бы несправедливо ни в малейшей степени! И сейчас, когда я работаю с актерами Чехов-центра, как минимум половина из них, в первую очередь старшее поколение, восхищает меня. Молодежь... молодежь принимаю с допусками.

– Разумеется, не могу не поинтересоваться вашим мнением о нашей труппе...

– Очень сильная и очень сильно несбалансированная. Огромное количество одних амплуа и очень мало других. Масса эксцентрических актрис и одна героиня. Поэтому «Горе от ума», по которому принято определять степень сбалансированности труппы, поставить сложно. Тем не менее она не производит впечатление брошенной.

– То, что труппа в большинстве своем молодежная, вдохновляет?

– У артиста нет возраста и нет пола. Например, для меня Владимир Абашев – очень молодой артист. А есть артисты, которые состарились при рождении: они не владеют ни юмором, ни музыкой, ни обаянием. У меня в Новосибирске Дон-Жуана замечательно играла женщина, получила премию за лучшую роль в сезоне. Для меня не существует категории «поколение», но есть понятие рукопожатия. Мой учитель, Павел Александрович Марков, был завлитом Станиславского. Марков пожимал руку Станиславскому, я был его учеником. Значит, я нахожусь через одного человека, через одно рукопожатие от Станиславского, а мои ученики – в двух рукопожатиях от него.

«Автора – обласкать, рукопись – отвергнуть»

– Какие плоды современных российских авторов можно было бы поставить на сахалинской сцене? Интересная у нас новейшая драматургия?

– Нет, она плохая. Есть, конечно, талантливые люди – Светлана Савина, любопытные пьесы пишут Мария Рыбкина, Илья Тилькин... но это все, как говорится, «девять гривен до рубля». Это все равно не лучше, чем Чехов, Островский или какой-нибудь Шекспир с Мольером. Я работал десять лет завлитом. Когда ко мне приходил молодой автор, я наливал ему чаю и говорил: «Я готов взять вашу пьесу, я буду биться за нее как лев – при одном условии: чтобы она выдержала конкуренцию с Островским, Мольером... Ну хотя бы с Олешей! Ну хотя бы, чтобы диалоги были не хуже, чем у Жванецкого, юмор – не хуже искандеровского». Придерживаюсь формулы моего любимого учителя П. Маркова: «Автора – обласкать, рукопись – отвергнуть».

– И как же выживать театру?

– Сейчас все значительно легче. В начале ХХI века стало абсолютно ясно во всем мире, что пьеса не является основной надобностью для театра. Примеров – масса. За всю 27-летнюю историю в театре на Таганке поставили только четыре пьесы, все остальное – обращение к прозе. Кама Гинкас ставит «Скрипку Ротшильда», «Даму с собачкой», Петр Фоменко – Толстого. Перед театром расстилается безбрежное море мировой литературы – прозы, поэзии, документалистики. А если когда-нибудь появятся новые Вампилов, Олеша, Эрдман, это будет счастье...

– А сочинения драматургов Коляды, Дурненковых, Пресняковых, Сигарева?

– Это разные формы несчастья. Я им так и говорю при встрече.

И о природе

– Как вам у нас дышится?

– Мне на Сахалине всегда хорошо дышится. Обожаю путешествовать. Ездил в Корсаков, в Охотское, увидел набегающие волны на этой вашей Копакабане и подумал: здесь можно сыграть замечательные спектакли – от шекспировской «Бури» до «Старика и море». Когда художественный руководитель Чехов-центра Андрей Бажин предложил что-нибудь поставить у вас, у меня было только одно условие: я приеду осенью. Я влюблен в нее с 70-х, успел застать ее красной, желтой, серо-буро-малиновой, теперь белой...

– А лучшая весна для вас?

– В Узбекистане. Лучшее лето – в Крыму, лучшая зима – в Москве, но в той, что уже нет, двадцатилетней давности.

И смех, и слезы, и любовь

– Вам интересно, какой зритель будет смотреть ваш спектакль и как долго ваше детище будет жить?

– Зритель всегда хорош. Очень люблю зрителей и не принимаю режиссеров, которые говорят: «Я работаю не для зрителя». Терпеть не могу слова «лаборатория», а самой большой ложью считаю слово «эксперимент», так как невозможно заниматься экспериментом в искусстве, где каждая секунда – неповторима. Больше всего люблю, когда весь спектакль зритель хохочет, а в конце совершенно не замечает, откуда у него на глазах слезы. Иногда это у меня получается. Зритель выходит взволнованный: что же такое случилось, почему так тревожно на сердце... В данном случае хотелось бы добиться такого результата.

– Что вас еще в театре, с вашим опытом, может удивить, обрадовать, заинтересовать?

– Кто-то однажды сказал: «Человек – единственная новость, которая всегда нова». Человек мне интересен. Иногда – талант.

P. S. Премьера спектакля «Свадьба с приданым» намечена на 7 декабря.

Записала И. Сидорова.

  Фото из архива Чехов-центра.

наша справка

Владимир Оренов – режиссер театра, телеведущий, театровед. Заместитель художественного руководителя московского театра «Эрмитаж», заведующий кафедрой творчества Российского государственного гуманитарного университета, руководитель актерской мастерской Новосибирского театрального института, постоянный член жюри фестиваля «Золотая маска». Автор 150 документальных фильмов о театре, создатель телепрограммы «Фрак народа». Обладатель премий им. Александра Кугеля, ТЭФИ и др.

Газета "Советский Сахалин"

4 декабря 2007г.


Вернуться назад