Недавно в Москве состоялась встреча председателя Сахалинского правозащитного центра, члена исполкома российского движения «За права человека» М. Купермана с уполномоченным по правам человека в РФ В. Лукиным. Разговор длился около полутора часов. Речь шла о необходимости законодательного устранения препятствий для надлежащей защиты прав граждан. Что это за препятствия, каким образом возможно их исключить и чего ждать от этой встречи? О том мы и попросили М. Купермана рассказать. – Начну с того, что действующим Гражданско-процессуальным кодексом (ГПК) установлен 3-месячный предельный срок обжалования действия (бездействия) и решений органов и должностных лиц. Это абсолютно недостаточный срок, в реалиях он должен быть не менее года! Покуда человек вникнет в суть произошедшего, покуда сообразит, через кого и как ему действовать, – поезд, как говорится, ушел... Поэтому мы предлагаем расширить возможности защиты прав человеком. Уверен, что власть будет категорически возражать против продления срока, поскольку ей это невыгодно, но построить гражданское общество без изменения этих действующих норм нельзя. Реакция В. Лукина на наше предложение такова. Вопрос будет детально изучен экспертно-правовым советом, работающим при уполномоченном по правам человека. Еще одна проблема связана с пресекательным сроком обращения в суд надзорной инстанции с просьбой о пересмотре вступивших в силу судебных актов в порядке надзора. Действующим ГПК установлен шестимесячный предельный срок. Практика надзора за последние годы претерпела огромные изменения. Ранее законодательством не оговаривался конкретный срок. И это логично: если есть судебная ошибка, ее нужно исправить, сколько бы лет ни прошло. Ан нет! Сначала, к примеру, по делам увольнения установили пятилетний срок, затем – годичный, который «перекочевал» во все остальные правоотношения и оставался таковым до 2007 года. Но, видимо, оттого, что в течение года граждане все-таки успевали написать множество жалоб в Верховный суд, срок этот был урезан до 6 месяцев. Причем одновременно ввели массу дополнительных условий, при несоблюдении которых человек теряет право надзора. Считаю, что такая норма не может иметь место. Около 50 проц. обратившихся в правозащитный центр за помощью приходят к нам слишком поздно, когда ничего сделать уже практически невозможно. Поэтому мы предлагаем увеличить срок – не менее чем до 2 лет. Блок предложений связан с повышением возможностей реальной защиты прав осужденных и других лиц, находящихся в условиях принудительного содержания. Дело в том, что у нас до сих пор не ратифицирована масса международных документов в области пенитенциарной и полицейской практики. Кроме того, европейские пенитенциарные правила пересматриваются каждые 3 – 4 года, а у нас они «недвижимы» десятилетиями. Второе. Возможно, то, о чем я сейчас скажу, кому-то покажется мелочью, но это далеко не так! И не случайно В. Лукин, выслушав мое предложение, тут же заявил: вопросов нет, реально возможно решить проблему совместно с минюстом. А предлагаем мы устранить чудовищный пробел в утвержденном минюстом административном регламенте по рассмотрению обращений лиц, содержащихся под стражей, введя в него следующую норму. Администрации всех учреждений обязаны одновременно с получением писем, жалоб, заявлений и так далее от лиц, содержащихся под стражей, письменно подтверждать это получение независимо от наименования и правового статуса адресата. Сегодня огромная часть жалоб просто «не выходит» из этих учреждений! Утверждение не голословно, у нас сотни обращений от лиц, находящихся под стражей, связанных с нарушениями прав человека. Даже заявления в суд из стен этих учреждений прорываются с трудом, хотя у заявителей есть право искать защиты и у служителей Фемиды, и в наблюдательной комиссии, и у уполномоченного по правам человека, которого, кстати, в нашем регионе так и нет. Далее. Осужденные должны отбывать наказание там, где они постоянно проживают, чтобы у них не прерывались контакты с родными. Однако сейчас все чаще и чаще практикуется отправка их на материк – под любым предлогом! Мы предлагаем также внести поправку в УПК, в соответствии с которой в рассмотрении судами дел, касающихся условно-досрочного освобождения, изменения режима содержания, освобождения от наказания по болезни и т. д., могли участвовать не только адвокаты, но и другие лица, допущенные судом в качестве защитников. В числе таковых могли бы выступать, например, лица, уполномоченные общественными организациями, которые выдвинули членов наблюдательной комиссии. Считаем также, что необходимо ограничить или запретить выездные заседания суда по рассмотрению дел осужденных лиц, проводимые в учреждениях пенитенциарной системы (за исключением дел в отношении больных и нетранспортабельных лиц). Процесс де-факто становится закрытым, чем грубо нарушаются правила судопроизводства. Решение вопроса возможно при условии финансирования устройства видеоконференцсвязи – так, как это сделано в отношении лиц, содержащихся в следственных изоляторах. Для такого оборудования для нашей, например, первой колонии требуется порядка 1,5 млн. рублей. До сведения уполномоченного по правам человека доведено наше мнение по поводу ущербного положения, сложившегося в связи с выделением следствия из системы органов прокуратуры. Убеждены мы и в том, что ущербна нынешняя практика формирования судейского корпуса, при которой доминирующей формой продвижения к назначению на должность является опыт госслужбы в милиции или наркоконтроле, затем в органах прокуратуры или следствия, затем в суде. При этом сплошь и рядом в таком статусе работают родственники или иные близкие по жизненным интересам люди. Но большую часть времени мы посвятили обсуждению проблем северян. Не буду останавливаться на подробном их перечислении, поскольку множество раз мы говорили об этом и на митингах, и в петициях, отправляемых за подписями сотен сахалинцев в Москву. Мы требуем восстановить все ныне отмененные госгарантии для жителей районов Крайнего Севера и приравненных к ним местностей, ранее закрепленные так называемым законом «о северах». И в первую очередь устранить реально введенную негативную дискриминацию, восстановив единые для каждой местности районные коэффициенты для всех жителей, включая право на начисление пенсии с единым районным коэффициентом, а также право оплачиваемого проезда на материк один раз в два года, не обусловленное никакими иными условиями кроме факта проживания на «севере». Кроме того, считаем необходимым ввести для пенсионеров-северян в первоочередном порядке (относительно всей страны) правило 102 Конвенции МОТ о минимальном 40-процентном уровне пенсий от размера средней заработной платы в регионе. Для В. Лукина, как оказалось, эта проблематика нова. По его словам, наоборот, бытует мнение, что северяне живут просто замечательно, что их, образно говоря, кормит нефть... Должно быть, это результат наших победных рапортов Москве. Конечно, насколько мне известно, есть вполне благополучные регионы, где местная власть принимает меры для фактического приближения уровня оплаты труда бюджетников к доходам нефтяников. Но в целом на Дальнем Востоке и на островах в частности положение той части населения, которая не пользуется благами от нефти, незавидное. В. Лукин согласился с тем, что если бы у нас не было высоких среднедушевых доходов по области, то не столь страдала бы треть самых социально незащищенных граждан. Ведь и цены, и тарифы, как правило, «подтягиваются» к более высокому уровню достатка, за счет чего разрыв между бедными и богатыми увеличивается. В итоге В. Лукин попросил письменно обосновать все эти доводы, и, если они будут подтверждены цифрами, он поставит вопрос о проблемах «северов» перед президентом страны. Надеюсь, что так и будет. Записала Л. ПУСТОВАЛОВА.
Cантехника
