Во владивостокском издательстве «Рубеж» напечатан исторический роман В. Каликинского «Легионер». Отдельные главы романа годом раньше публиковались в тихоокеанском историко-литературном альманахе «Рубеж». «Легионером» издательство открыло новую серию исторической прозы «Terra Incognita». Дебютная книга В. Каликинского, хорошо знакомого землякам по разнообразным криминально-правовым публикациям в «Советском Сахалине», – это, безусловно, значимое событие. В художественной и публицистической литературе об островной каторге писали в разные исторические эпохи К. Станюкович, В. Короленко, И. Гончаров... И это далеко не полный список авторов, расширивших пространство литературного слова сахалинской проблематикой. Широкий резонанс приобрели и самые главные «сахалинские» книги: путевые записки «Остров Сахалин» А. Чехова, а также очерки «Сахалин (Каторга)» В. Дорошевича. Но, пожалуй, со времен В. Пикуля и его романа «Каторга» сахалинская тема в первой четверти XXI столетия не звучала так остро и актуально. В наш новый век благодаря книге и кинофильмам В. Мережко Сахалин периода каторги ассоциируется чаще всего с образом Софьи Блювштейн, прославившейся под именем Соньки Золотой Ручки. Между тем в истории преступного сахалинского мира были и другие персонажи, не уступавшие в известности обольстительной авантюристке. Это гвардейский армейский офицер во времена царствования Александра II Карл Ландсберг. Его жизнь и стала предметом пристального рассмотрения В. Каликинского. О преступлении Ландсберга в 1879 году широко сообщалось в печати, о процессе над ним упоминал в «Братьях Карамазовых» Ф. Достоевский. Образ успешного офицера, в одночасье совершившего немыслимое двойное убийство, как будто списан судьбою с сюжета романа «Преступление и наказание» Достоевского. То, что происходит в финале с героем хрестоматийной книги, известно всем со школьной скамьи: Родион Раскольников признается в совершении преступления, проходит каторгу и возрождается к новой жизни. Но что такое новая жизнь, какими душевными качествами должен обладать человек, раскаявшийся в совершенном и продолжающий жить дальше? Эта сторона действительности не была описана ни именитым русским классиком, ни его современниками. Даже Чехов, сведя близкое знакомство с Ландсбергом в Александровском посту, предпочел в своих путевых записках деликатно назвать только начальную букву его фамилии, ограничившись небольшим описанием посещения его дома и частными деталями застольной беседы. О Ландсберге (не скрывая его полного имени) написал психологический очерк Дорошевич. Лаконичной публикацией журналист откликнулся на нелепую смерть знаменитого каторжника, вернувшегося в Россию к своей семье. В силу каких-то обстоятельств ни Чехов, ни Дорошевич не проявили интереса к тому, чем жил на Сахалине этот человек. Нет надобности подробно рассказывать о преступлении Ландсберга и его мотивах. Эту информацию заинтересованные читатели обнаружат в интернете (кстати, там есть полная версия романа «Легионер») либо в специальной литературе (например, в «Комментарии к книге А. П. Чехова «Остров Сахалин» М. Высокова). Отмечу неоспоримые достоинства произведения В. Каликинского. Это напряженный и захватывающий сюжет, удачная стилизация речи героев из разных социальных групп, вставные новеллы (выглядящие как абсолютно самостоятельные произведения), посвященные корабельному доктору Александру Иванову и компаньону Ландсберга Михайле Карпову, супруге главного героя Ольге Дитятевой. Впечатляет панорама исторических персонажей конца XIX века: Александр II и члены его семьи, Победоносцев, Тотлебен, Путилин... В романе нет аналитических длиннот и попыток автора повлиять на читательское восприятие. Роман скорее похож на развернутый сценарий сериала с двумя параллельно развивающимися сюжетными линиями. События в нем происходят в пышной столице и на ее окраинах и в каторжной провинции, дорога к которой идет не через Сибирь, а через удивительные заморские страны. В финале романа эти две линии смыкаются в единое целое, в вечный и непрекращающийся круговорот жизни и смерти. А ведущая идея книги, думается, такова: преступить законы нравственной и физической природы может любой (как говорится, от тюрьмы и от сумы не зарекайся), однако выстроить свою дальнейшую жизнь и направить ее на созидание нужного и полезного способны только единицы. Знающие Ландсберга люди утверждали, что если бы он не совершил страшного убийства, то непременно стал бы военным министром. Однако его постигла иная участь. Но, искупая смертный грех в условиях жесткой и каждодневно карающей каторги, разве не достиг он иных вершин? Как знать, если б не превратности судьбы, обрел бы Ландсберг истинную любовь с Марией Тотлебен – дочерью прославленного военного инженера? Испытал бы счастье отцовства через полную меру страданий, которые выпали не только на его долю, но и на долю его невинной «каторжанской» жены Ольги Дитятевой? Открылся бы ему смысл жизни в важности служения отдельному человеку и всей империи? Роман В. Каликинского ставит вопросы, побуждая думать и соизмерять события далекого прошлого с тем, чем жив современный мир, нередко (как это ни печально) подчиняющийся жестоким каторжным законам. Разумеется, абсолютно позитивного взгляда критиков в былые времена не удостаивались даже писатели, входящие ныне в мировую классику. Поэтому отмечу несколько досадных, на мой взгляд, упущений автора. Первое и самое главное – отсутствие редактора и той работы, которая традиционно предписывается этому незаметному в сравнении с автором человеку. Автор – творец своего детища и как любящий родитель не видит недостатков написанного, не может воспринять свой текст максимально адекватно. Найдись в свое время такой человек – и, вполне вероятно, «Легионер» стал бы менее объемным (думаю, сейчас, в эпоху победы лаконизма над развернутыми описаниями, пухлость книжной продукции так же неуместна, как и выходящая за пределы нормы ширина талии у юной девицы). Возможно, редактор указал бы и на ряд повторов в содержании романа. Их исключение из текста позволит читателям легко следовать по намеченному автором интригующему сюжетному маршруту. Не исключено, что редакторской правке могли подвергнуться отдельные слова и обороты из просторечной лексики. И, конечно же, хотелось бы увидеть в романе не только эпизодические вкрапления о Дорошевиче и минимальные упоминания о Чехове, но и микросюжеты, аналогичные другим (удачным) эпизодам книги, когда автор реконструирует прошлое, восстанавливает его живую ткань по сохранившимся историческим остовам. Еще одно субъективное замечание – в книге практически нет даже краткого описания сахалинской природы. А ведь каторжан карал не только суд человеческий, но и природный (непроходимые буреломы, неспокойное море, студеные зимы с обилием снегопадов, засыпающих мелкие просеки и начинающиеся только строиться дороги). Все это – на заметку автору, если в будущем он решится на переиздание «Легионера», что вполне вероятно при невеликом по нынешним временам тираже в 3000 экземпляров. Филигранное оттачивание отдельных фрагментов романа и издание его новой версии, как мне думается, только повысят читательский интерес к книге. Причем не только в нашей стране, но и, прежде всего, в Японии, где есть интерес и к пенитенциарной системе дореволюционной России, и к фигуре одного из героев романа – японскому вице-адмиралу Такэаки Эномото. А на вопрос, стоит ли читать «Легионера», отвечу однозначно: «Конечно же!». Во всяком случае, мне удалось увлечь романом своих близких: свободные вечера муж посвящает именно этой книге, а вслед за ним о своем интересе к роману заявили и другие взрослые члены семьи. Е. ИКОННИКОВА, профессор СахГУ. p. s. Обложку книги «Легионер» оформил владивостокский художник В. Старовойтов, в недавнем прошлом сахалинец. На фоне сдержанной фигуры уже не молодого Ландсберга, одетого в офицерскую форму, – панорама двух миров одной жизни главного героя: величественной столицы и убогой каторги, яркого облачного неба и беспросветной небесной тьмы. Лоб Ландсберга пересечен глубокой морщиной, словно разделяющей его судьбу на «до» и «после». Возможно, это единственно верное графическое решение, способное передать многогранную проблематику романа В. Каликинского.
Cантехника
