Информация: Культура, искусство и религия

Тридцать актеров на сцене, не считая собаки


Еще на стадии подготовки этому спектаклю достался нелегкий венец. Согласитесь, статус главной премьеры сезона 2011/12 в Чехов-центре, о чем было заявлено во всеуслышание, обязывает ко многому. Но, как показала жизнь, художественный руководитель Чехов-центра Даниил Безносов хорошо спрогнозировал результат, пригласив к постановке спектакля «Игра в го. Акутагава. Новеллы» Олега Юмова. У Юмова, выпускника мастерской профессора С. Женовача, несмотря на завидную молодость, за плечами солидный список режиссерских работ в российских театрах от Москвы до самых до окраин. Среди них еще не случалось обращения к творчеству Акутагавы Рюноскэ, интерес к которому, как он сам признавался, не отпускал со студенческих лет. Так что сахалинская сцена стала экспериментальной площадкой с не избалованной театром авторской прозой, которая богатством смыслов и вариативностью сценических решений сегодня привлекает более постановщиков драматургии. Как из наследия утонченного классика, сильно уставшего от жизни и ее неидеальности в начале ХХ века, получилась игра в страну Японию, одному Юмову известно. А если это игра, то необходимая атмосфера создана с известной долей условности, остальное додумаете сами, благо Япония за углом. Потому местные гейши, мягко говоря, блещут тяжеловесной грацией, а если нужен самурай или лошадь, на сцену выносят соответствующую картонку-макет, а Фудзияма – треугольник с парой облаков, вместе похожие на хэллоуиновскую тыкву, – нависла над движущейся по кругу бумажно-деревянной конструкцией, в пространстве которой картинно застывает паноптикум героев (остроумная сценография Марии Вольской, постоянного партнера О. Юмова). Творческому составу (а на сцену вышло порядка тридцати человек) замечательно подыграл сборный оркестр под руководством Владимира Киндинова, очень точно вплетя в канву премьеры западно-восточную музыку композитора Ольги Шайдуллиной.  Основу спектакля составила режиссерская инсценировка пяти рассказов Акутагавы, столь разных, как будто писаны несколькими авторами – например, Чеховым, Зощенко, Гоголем... Истории объединены фигурами повествователей-комментаторов, двух активных господ в роли одного Акутагавы, введенных режиссерской волей. Первый в кимоно (актеру Александру Ли наконец-то пригодилась его национальность в служебных целях), другой в костюме (Леонид Всеволодский) играют себе в углу в шашки го, пересыпая сеанс байками столетней давности. Но если что – и реквизит услужливо подадут, и подначивать к действию сомневающихся будут азартно, и выслушают не без сочувствия. Похоже, именно эти учтивые господа, символизирующие восточное и европейское начала литературы Акутагавы, затеяли большую игру и выставляют на доску фигуры. Следуя их путями, кардиограмма спектакля движется, как по синусоиде – сентиментально, безнадежно, трогательно, невероятно смешно, таинственно, трагично, но нимало не скучно. Для начала им показалась интересной история гейши (Елена Бастрыгина), которую угораздило влюбиться в Чарли Чаплина («Безответная любовь»). Мемуары гейши раскручиваются на фоне экрана, на котором бурлят киношные черно-белые страсти-мордасти, а в финале человечек с приметными усиками и в котелке на миг снизойдет до девушки с разбитым сердцем и подарит пару танцевальных па, и девушка будет до неприличия, совершенно не по-японски, счастлива. И это очень милосердная придумка режиссера – мечтать не вредно, мечтать должно. Вы будете улыбаться над страданиями монаха с бананообразным носом (Андрей Кошелев), который тоже мечтал – от него избавиться, а ученик (Сергей Авдиенко) – не человек, а прямо батарейка «Энерджайзер», не щадя ног, ему помогал, как отцу родному. Надо было видеть этих актеров, которые, выскочив из своих серьезных предыдущих ролей, отрывались по полной в уморительной суете вокруг «Носа». При том что нет более вечного сюжета, нежели тщета человеческих желаний, хоть в России, хоть еще дальше. Апогей вольницы актерской импровизации и куража предстал в «Вальдшнепе», хотя после увиденного на сцене руки тянутся к незачитанному сборнику новелл Акутагавы, так сказать, сличить с первоисточником. Но текст Акутагавы в целости и сохранности со всем японским трепетом перед русской литературой, правда, режиссер его вывернул наизнанку. И на фоне идиллической картинки приличного семейства разыгрывается то ли быль, то ли небылица про то, как роскошно повздорили Лев Николаевич с Иваном Сергеевичем по чистой ерунде. При этом Толстой (Виктор Черноскутов) не лыс, не бородат,  но в лаптях, демонстративно вяжет носки, Тургенев (Андрей Кузин) по-пушкински кудряв, вокруг него вьется птичкой и строит глазки Софья Андреевна, источающая мед-сахар (отдельное браво Анне Антоновой), а графские дети из числа потомков актеров и работников Чехов-центра и невозмутимый пес породы хаски носятся туда-сюда в поисках потерянного вальдшнепа, рассорившего гигантов русской печатной мысли. После юмовско-актерской анатомии невинного «Вальдшнепа» уже и пресловутая инсценировка телефонного справочника – не предел совершенства. Стержнем «Снежка», разыгранного с помощью масок и красок (черная и белая), стали игра, пластика и шарм очень хорошего артиста Владимира Байдалова. На довольно несложном материале выстроена трогательная, душевная (почти душещипательная), осененная мягким  юмором история собачьей верности и стойкости, и эта вроде бы «детская» страничка в театральном сборнике новелл Акутагавы на деле имеет универсальную аудиторию с дальним посылом – как  сохранить человеческое в человеке, как противостоять злу, которое может вызреть в твоем собственном сердце, показано более чем убедительно. Ну и под занавес предлагается заблудиться «В чаще», где есть труп, убийца, соучастники и свидетели, где все врут, как дышат. Средневековый детектив, снискавший репутацию предела алогизма, доведенного до высшего художественного уровня, предстает настоящей мышеловкой, в нем чем ближе к истине, тем более понимаешь, что истина так и осталась закопана в лесной чаще. Он насыщен  до предела энергией – при почти бездействии, «в деле» только монологи-исповеди. В их числе версия обманутого мужа-самурая Андрея Кузина, взявшего еще одну высоту профессионального мастерства, обнажает нестерпимую драму – у него в одночасье обрушилась жизнь, потеряны честь, любовь, вера. Жена его  – коварная змея и красавица (Наталья Красилова) – зато подтверждает, к удовлетворению феминисток, что у мысли «женщины правят миром движением ресниц» длинные корни... Но пока зритель увлеченно ловит хвост уголовной истории, кто там, чем и зачем убил последнего самурая, нить повествования вновь перехватывают игроки в го. Один из рассказчиков, глядя «глаза в глаза»,  очень серьезно и как будто некстати заговорит об одиночестве: «... то, что окружает человека, может в мгновение ока превратиться для него в ад мук и страданий». Не ради ли этого напоминания  о ценности каждого мига бытия, о  хрупкой грани между стабильностью и катастрофой стоило «городить огород» под японской сакурой? Потому что на эту несуетную мысль время приходит только тогда,  когда уже ничего нельзя изменить, и пустота одиночества, когда каждый сам по себе и даже самому не сильно нужен, оказывается хуже смерти. Впрочем, в театральной «Игре в го...», проросшей из классического зернышка  и радующей несомненными актерскими удачами, все не так безнадежно. Если верить всезнающей википедии, целью игры в го является захват территории. Выигрывает тот, кто к концу игры захватил больше территории. Что ж, завоевание Акутагавы Рюноскэ состоялось. И. СИДОРОВА.

Газета "Советский Сахалин"

2 апреля 2012г.


Вернуться назад